Каменные головы. Гигантская каменная голова была обнаружена в 1858 г. (рис. 19). В небольшой заметке, появившейся через одиннадцать лет в бюллетене Мексиканского общества географии и статистики, рассказывается: В 1862 году мне пришлось побывать в районе Сан-Андрее Тустла, небольшом городе штата Веракрус в Мексике. Во время моих поездок я узнал, что несколько лет назад в окрестностях Тустлы из земли была отрыта гигантская голова.
Произошло это при следующих обстоятельствах. Примерно в одной или полутора лигах от некоей асьенды на западных склонах Сьерры Сан-Мартин работник, очищая от сорняков и кустарников поле, обнаружил нечто напоминавшее огромный каменный, метра два высотой чайник, поставленный кверху дном. Он рассказал об этом владельцу асьенды и получил приказание вырыть обнаруженный предмет. При раскопках выяснилось, что это вышеупомянутая голова, которая была оставлена на месте, поскольку она оказалась из гранита.
Рис. 19. Каменная голова
Приехав к владельцу асьенды, я попросил разрешения показать мне голову. Она произвела на меня сильное впечатление: с точки зрения искусства, это, несомненно, великолепно исполненная скульптура... Но что удивило меня, так это то обстоятельство, что она представляет эфиопский тип лица, и я подумал — не обитали ли в стране некогда негры; а если так, то это было в первые эпохи мира».
Позже выяснилось, что найденная голова была выполнена не из гранита, а из базальта.
В 1925 г. в страны Центральной Америки отправилась экспедиция, состоявшая всего из двух человек — археолога Франса Блома и антрополога Оливера Ла Фаржа. Они оказались возле устья Тонала, в западной части провинции Табаско (на границе между штатами Веракрус и Табаско). Спустившись по одному из притоков реки Тоналы, они вышли на небольшой, километров десять-двенадцать в длину, затерявшийся среди зеленых болот остров Ла Вента. На острове было много руин: остатки каких-то древних каменных сооружений. Некоторые изваяния (их поверхность покрывала рельефная резьба) стояли вертикально, другие лежали на земле. Были и такие, очертания которых едва угадывались под густым покровом растительности.
Здесь искатели обнаружили большую каменную голову с изображением приплюснутого носа и толстых губ, с шапочкой, надвинутой на самые брови. Голова очень напоминала изваяние, найденное на склонах Сьерры Сан-Мартин в середине прошлого века.
Другой знаменитый археолог — Мэттью Стерлинг позже на этом острове нашел статуи с широкоскулыми лицами, приплюснутыми носами, толстыми губами. Не обнаружено туловища, рук и ног статуй.
Каким образом доставлялись по здешним болотам и джунглям огромные глыбы базальта, ближайшие залежи которого находились, по меньшей мере, в пятидесяти километрах!? Сплавляли на плотах по рекам, по морю и снова по рекам? Тащили часть пути на платформах, прокладывая предварительно дорогу через кустарники и болота? И откуда местные жители в то время доставляли голубоватые глыбы нефрита, из которых они выделывали свои статуэтки и другие ювелирные изделия? Все это остается загадкой камней Центральной Америки.
Таинственные надписи. В Библии (Ветхий Завет, Книга Даниила: 5, 25—28) говорится, что во время пира во дворце царя Валтасара на каменной стене появилась надпись. Слова «Мене, текел, перес» — «Исчислено, взвешено, разделено» (по-вавилонски) сам пророк Даниил толковал как предсказание гибели царства. Известный французский исследователь Огюст Планжон (1826—1908 гг.) утверждал, что эта надпись была на языке майя. На этом же языке, полагал он, произнес последние слова распятый - Иисус Христос. Слова «Эли, эли, лама сабахтани» вовсе не означают, по мнению Планжона, «Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил». Христос ведь был отважен, да и смирение и веру он сохранил до конца. Смысл этой сентенции был совсем иной. На языке майя она звучит: «Хело, хело ламах, сабах та ни» — «Теперь, теперь гибель, черная краска на носу», т. е. «Я гибну, тьма у чела моего».
О том, что древняя письменность майя возникла очень давно, говорит несколько фактов. Например, в январе 1939 г. в окрестностях деревушки Трес-Са-потес на юго-западном склоне все той же Сьерры Сан-Мартин находят каменную стелу четырехугольной формы, а рядом с ней алтарь. Наибольший интерес вызвала сама стела. На одной ее стороне находилось изображение ягуароподобного существа, а на другой — иерографическая надпись: ряды черточек и точек. В надписи указывалось, что стелу воздвигли 4 ноября 31 г. до нашей эры. Это была самая древняя из известных надписей майя.
Загадочная статуэтка-талисман. Одним из самых ценных приобретений Национального музея в Вашингтоне считается небольшая, сантиметров двадцати, статуэтка-талисман из зеленого нефрита, которую еще в 1902 г. нашли в окрестностях Сан-Андрее Тусглы. Статуэтка эта необычная (рис. 20). Она изображает некое существо, вероятнее всего, жреца с широко открытыми глазами. Нижняя часть лица прикрыта маской в форме утиного клюва. Хотя, возможно, это и не маска. Статуэтку покрывали иероглифы майя, но очень древние по написанию. Одну из колонок знаков удалось прочесть — там были цифры. Они дали довольно раннюю дату — 162 г.
Рис. 20. Нефритовая «Статуэтка-талисман из Тустлы» с календарной надписью, соответствующей 162 году
Археологи решили, что статуэтка — это «Бог-птица», творение древних майя. И долго считалось, что статуэтка из Тустлы — самый древний памятник скульптуры майя. Смущало, однако, то, что место находки располагалось далеко от классических земель майя. До западных районов расселения майя было примерно 230 км, до северо-восточных — и того больше — 750.
Каменный компас. О многом из жизни древних народов и племен Нового Света мы можем только догадываться. Сравнительно недавно, в 1976 г., на Тихоокеанском побережье Южной Мексики нашли каменную скульптуру, изображающую голову черепахи. Стрелка магнитного компаса, поднесенная к скульптуре, отклоняется на 60° от направления север—юг и показывает точно на кончик носа черепахи. Значит ли это, что у древних майя был компас без малого три тысячи лет назад?!
Тайна шестнадцати человечков. В 1955 г., после долгого перерыва, раскопки в знаменитом Ла Венте были продолжены. К этому времени уже было известно, что Ла Вента была столицей древнего и во многом загадочного народа — ольмеков, чьи культурные памятники возникли в Центральной Америке примерно с 1200 г. до нашей эры. При раскопках одна за другой на свет появлялись удивительные находки: рельефы, мозаики, тайники с ритуальными дарами в честь богов, пышные гробницы царей и жрецов.
Однажды лопата рабочего, пробив твердый слой цемента, покрывавшего поверхность глиняной платформы, провалилась куда-то вниз, в пустоту узкой и глубокой ямы. Когда археологи добрались до ее дна, то среди желтой глины в солнечных лучах ярко заблестела группа зеленых фигурок из полированного нефрита. Это была именно группа — пятнадцать человечков. Еще один — прижался спиной к одному из шести вертикально поставленных каменных, выше человеческого роста топоров (рис. 21). То ли слушая, то ли угрожая, то ли обсуждая что-то, окружили его эти пятнадцать. У фигурок — типичное ольмекское обличье: удлиненные приплюснутые головы, широкоскулые лица, чуть косо поставленные глаза.
Руки опущены, позы полны ожидания, рты чуть раскрыты. Шестнадцатый человек, что прижался к топорам, изваян из гранита. Справа к гранитному человеку приближается процессия из четырех мрачных фигур с застывшими лицами-масками. Что ожидает шестнадцатого, какая судьба ему уготовлена? Возможно, ответ будет найден в описании одного из древних и страшных обычаев, распространенных некогда в Старом Свете.
Рис. 21. Шестнадцать человечков из Ла Венты
По представлениям древних, царь или вождь был своеобразным средоточием магических сил, управляющих жизнью природы и человека, своего рода земным воплощением Божества. Он нес ответственность за хороший урожай, за обильный приплод скота и за плодовитость женщин всего племени. Ему оказывали чуть ли не божественные почести. Он вкушал все доступные блага жизни, наслаждаясь роскошью и покоем. Но приходил день, когда священный царь должен был сполна расплатиться и за свои богатства, и за свою непомерную власть. И единственная плата, которую он обязан отдать своему народу, — его собственная жизнь. По древнему обычаю, народ не может ни минуты терпеть на престоле ослабевшего, больного или стареющего царя, поскольку от состояния его здоровья зависит благополучие всей страны.
При появлении первых признаков упадка сил богочеловека следует предать смерти, перенеся его душу в тело сильного преемника. Если же богочеловек умрет естественной смертью, то это означает либо то, что его душа добровольно покинула тело и отказывается вернуться, либо то, что ее взял демон или колдун, который мешает душе вернуться. В обоих случаях душа богочеловека потеряна для народа, что ставит под угрозу их благоденствие и само существование. Даже если поймать душу умирающего божества, когда она выходит из тела через губы или ноздри, и передать ее преемнику, это не даст хорошего результата. Ведь дух умирающего от болезни богочеловека покидает тело на последней стадии дряхлости и бессилия: в таком ослабленном состоянии он и в новой телесной оболочке сможет влачить лишь жалкое существование.
Предавая богочеловека смерти, люди выигрывали в двух отношениях. Во-первых, они перехватывали его душу и передавали ее подходящему преемнику. Во-вторых, ко времени умерщвления крепость его тела, а вместе с ним и всего окружающего мира, еще не пришла в упадок. Таким образом, убивая богочеловека в расцвете сил и передавая его дух могучему преемнику, народ предупреждал все опасности.
Этот обычай был распространен когда-то довольно широко. Так, например, закон запрещал Царям Огня и Воды в Камбодже (ныне Кампучия) умирать естественной смертью. Если кто-нибудь из них серьезно заболевал и старейшинам казалось, что он не выживет, больного закалывали ударом кинжала. Народности Конго придерживались мнения, что, если верховный жрец умрет своей смертью, это приведет к гибели всего окружающего мира и земля тут же обратится в прах. Поэтому в дом верховного жреца, находившегося при смерти, приходил его преемник с веревкой или дубинкой в руках и с их помощью убивал умирающего. Царей Эфиопии в Мероэ почитали как богов, но жрецы, когда это было необходимо, могли послать к правителю гонца с приказом умереть. При этом они ссылались на пророчество, полученное от Бога. До правления Эргамена — современника египетского царя Птоломея И — эфиопские владыки подчинялись этому приказу. Однако Эргамен, которого греческое воспитание освободило от предрассудков его соотечественников, решил пренебречь приказанием: с отрядом солдат он вошел в Золотой храм и предал смерти жрецов.
Подобного рода обычаи долго сохраняли свою силу в Северной Африке. Вождь племени «фазокль» обязан был ежедневно совершать правосудие под специальным деревом. Если по болезни или по какой-то другой причине вождь три дня подряд оказывался не в силах исполнить эту обязанность, на шею ему надевали петлю с двумя прикрепленными к ней лезвиями и вешали на дереве: петля стягивалась, и лезвия вонзались вождю в горло.
Обычай предавать смерти божественных правителей при первых признаках наступления старости или болезни соблюдали шиллуки — племя, проживавшее в районе Белого Нила. Этот обычай детально исследовал этнограф Селигмен. Благоговение, с которым шиллуки относились к своему правителю, вызвано их верой в то, что в нем воплотилась душа полубога Ниаканга (героя, основавшего династию и расселившего племя по берегам Белого Нила) и что он причастен к Божественному началу. Шиллуки окружали своих вождей беспредельным почитанием и принимали все необходимые меры предосторожности для того, чтобы предотвратить их смерть от какого-нибудь несчастного случая. Но они были убеждены, что «не следует допускать, чтобы вождь старился и болел: ведь вместе с его одряхлением начнет болеть и перестанет давать потомство скот, на полях сгниет урожай и все больше людей будет умирать от болезней». Признаком неотвратимого упадка считалась, в частности, неспособность вождя удовлетворять своих многочисленных жен. При первых симптомах появления мужской слабости жены сообщали об этом подчиненным вождям, а те предупреждали верховного вождя об ожидающей его участи тем, что покрывали его лицо и колени куском белой ткани, когда он отдыхал в жаркий полдень. Вскоре за этим следовала казнь. Специально для такого случая строили хижину. Правителя вводили в нее и укладывали головой на передник девственницы, достигшей брачного возраста, которая находилась в хижине. Затем дверь в хижину замуровывали и обрекали вождя с девушкой на смерть от голода и духоты. Этот обычай был отменен по причине чрезмерных страданий казнимых. После этого вожди стали объявлять своему повелителю его участь и в особой хижине казнить его через повешение.
Однако правителя шиллуков можно было предать смерти не только при первых признаках одряхления. Соперник мог напасть и на вождя в расцвете сил, и последнему приходилось отстаивать корону в смертельном единоборстве. По обычаям шиллуков, сын правящего монарха имел право вызвать отца на поединок и в случае победы занять его трон. А так как у каждого шиллукского правителя был большой гарем и множество сыновей, то число возможных претендентов на трон всегда было довольно значительным, и правящий властитель должен был крепко полагаться на силу своей длани. Успешно напасть на властителя шиллуков можно было только ночью — в дневное время он был окружен друзьями и телохранителями. Ночью же картина менялась. Вождь отпускал охрану и оставался один на один с любимыми женами в обнесенном стеной доме. С наступлением темноты для вождя начиналось опасное время: ночь он проводил в непрерывном бдении; крадучись, обходил свои хижины в полном вооружении — безмолвный и настороженный, как сторож на посту. Если же появлялся соперник, поединок проходил в полном молчании, прерываемом лишь стуком копий и щитов, потому что для вождя считалось делом чести не звать на помощь соседей-пастухов.
Шиллуки не называли смерть вождя смертью: они не говорили о правителе «он умер», а просто — «он ушел». На существование подобного обычая указывают и другие, например, римские и угандийские предания о таинственном исчезновении царей.
Обычай племени «буньоро» в Центральной Африке требовал, чтобы вождь, как только он заболеет или начнет сгибаться под тяжестью лет, кончал жизнь самоубийством. Согласно древнему пророчеству, династия потеряет трон, если кто-нибудь из ее представителей умрет естественной смертью. Умирал вождь, осушив чашу с ядом.
Во внутренней части Анголы великого вождя и повелителя называли «Матиамво». Один из местных вождей, по имени Чалла, сообщил участникам научной экспедиции, каким образом умирает Матиамво. «Наши Матиамво, — сказал Чалла, — обычно либо погибали на войне, либо умирали насильственной смертью. Нынешнему Матиамво предстоит умереть от руки палача, ибо он уже выпросил себе достаточно долгую жизнь. После вынесения Матиамво смертного приговора мы обычно приглашаем его принять участие в войне с врагами и по такому случаю сопровождаем его вместе с семьей на войну.
Если в первый день он остается цел и невредим, мы вновь вступаем в войну и сражаемся три или четыре дня подряд. После этого мы неожиданно оставляем Матиамво с семьей на произвол судьбы. Покинутый владыка приказывает воздвигнуть для себя трон и, сев на него, собирает вокруг себя членов своей семьи. Он отрубает головы по очереди сыновьям, женам и родственникам, а в заключение — своей любимой жене. По окончании казни Матиамво в пышном одеянии ожидает собственной смерти, которая незамедлительно следует от руки должностного лица, посланного соседями — могущественными вождями Каниквинга и Каника. Этот палач сначала перерубает ноги и руки Матиамво, а потом отрубает ему голову. После казни обезглавливают самого палача. Все вожди удаляются из лагеря, чтобы не присутствовать при казни Матиамво».
В обязанности рассказчика этих жутких подробностей входило присутствовать при казни и заметить место, в котором два великих вождя спрячут останки Матиамво. Эти вожди становятся владельцами собственности казненного монарха и его семьи. Затем приступают к погребению изуродованных останков Матиамво и провозглашается начало нового правления.
Гробница из каменных столбов. В самом центре Ла Венты расположена широкая и ровная площадь, окаймленная со всех сторон вертикально стоящими базальтовыми колоннами. Посреди нее возвышалось непонятное сооружение — платформа, построенная из таких же каменных колонн. Когда платформу расчистили, перед археологами предстал своеобразный базальтовый домик, наполовину спрятанный в земле. Длинная его сторона складывалась из девяти вертикально поставленных столбов, а короткая — из пяти. Сверху это прямоугольное сооружение было перекрыто накатом из таких же базальтовых столбов. «Домик» не имел ни окон, ни дверей.
Древние строители без помощи раствора так искусно подогнали друг к другу гигантские каменные колонны, что между ними не проскользнула бы даже мышь. А ведь каждая колонна весила до трех тонн. После удаления четырех базальтовых верхних столбов можно было спуститься вниз. «Сначала, — пишет Мэтью Стирлинг, участник экспедиции, — мы наткнулись на изящную маленькую подвеску в виде клыка ягуара, вырезанную из нефрита... Затем показалось овальное зеркало из тщательно отшлифованного гематита. А дальше, в глубине комнаты, возвышалась какая-то платформа, сделанная из глины и облицованная камнем. На ее поверхности отчетливо выделялось большое пятно яркой пурпурной краски. В пределах его мы обнаружили человеческие кости, принадлежащие, по меньшей мере, трем погребенным.
Рядом со скелетами грудой лежали всевозможные изделия из драгоценного нефрита зеленых и голубых тонов: смешные маленькие фигурки в виде сидящих человечков с припухлыми лицами младенцев, карлики и уродцы, лягушки, улитки, оскаленные пасти ягуаров, диковинные цветы и бусы, зуб гигантской акулы и т. д.» Здесь же находился и один из наиболее выдающихся образцов нефритовой скульптуры доколумбовой Америки — сидящая женская фигурка из полированного голубого нефрита с круглым гематитовым зеркальцем. Руки женщины сложены на груди, так что правая лежит над левой. Изящно причесанные волосы ниспадают до плеч.
В юго-западном углу погребальной платформы лежал странный головной убор, напоминавший скорее «терновый венец», чем символ власти его владельца. На прочном шнурке было нанизано шесть длинных игл морского ежа, разделенных причудливыми нефритовыми украшениями в виде диковинных цветов и растений. Кроме того, археологи нашли здесь две большие «катушки» из нефрита — украшения для ушей, своего рода серьги — и остатки деревянной погребальной маски с инкрустациями из раковин и кусочков нефрита.
Кто же покоился в гробнице из базальтовых столбов? Согласно легенде, до сих пор бытующей у индейцев, среди развалин древнего города погребен не кто иной, как последний император ацтеков — злополучный Монтесума II, павший от рук своих возмущенных соотечественников в 1520 г. И когда на землю опускается ночь, он выходит из сырой темной гробницы наверх, чтобы в прозрачных лучах лунного света танцевать со своими придворными на безлюдных улицах и широких площадях навеки уснувшей столицы. Возможно, что вместо Монтесумы здесь похоронен и другой могущественный правитель, живший за 9—10 веков до появления ацтеков в долине.
Неподалеку от гробницы из базальтовых столбов нашли большой каменный ящик. Когда его очистили от грязи, то увидели, что это не просто ящик, а скульптура, изображающая свернувшегося в кольцо ягуара. Ягуар оказался полым и был заполнен внутри красной глиной и песком. Это был погребальный саркофаг. «Какое-то важное лицо, — комментирует Стерлинг, — занимавшее самое высокое общественное положение, было похоронено здесь вместе со своими украшениями и атрибутами власти. Вода, проникшая внутрь саркофага сквозь трещины в каменной крышке, и химическое воздействие глины почти уничтожили кости самого скелета».
Но все многочисленные нефритовые украшения погребенного лежали по-прежнему на своих местах: серьги-«катушки» — возле остатков черепа, продолговатые бусины ожерелья — в районе грудной клетки и т. д. Справа, возле бедер умершего, археологи нашли две великолепные вещи: нефритовую статуэтку обнаженного мужчины с раскосыми глазами и вытянутой, искусственно деформированной головой и хорошо отполированный инструмент, длиной 24 см, из голубого нефрита с заостренным концом, наподобие шила. Точно такие же орудия использовали древние мексиканцы и майя для протыкания ушей и языка во время кровавых жертвоприношений.
