Еще позднее эго становится способным предвосхищать будущее. Тогда создаются (или скорее используются) в качестве предупреждения состояния "малой аннигиляции", чтобы уберечься от подлинной утраты нарциссических ресурсов. Наконец, развивается суперэго и берет на себя внутреннюю регуляцию самоуважения. Обретение любви больше не является единственной предпосылкой благополучия, необходимо уже ощущение правильности сделанного.
Совесть начинает выполнять предостерегающую функцию. «Нечистая совесть» создает состояние малой аннигиляции, чтобы предостеречь от опасности реальной утраты нарциссических ресурсов, получаемых уже от суперэго. В определенных обстоятельствах предупреждающий сигнал совести может потерпеть неудачу и вызвать меланхолическую аннигиляцию, подобно тому, как при тревожной истерии предупреждающий сигнал тревоги порой неожиданно приводит к панике. При рассмотрении депрессии уместно вернуться к этому вопросу.
Выраженная депрессияпредставляет собой состояние, в которое впадает орально зависимый индивид при недостатке жизненных благ, легкая депрессия является предупреждающей антиципацией этого состояния. Тревога и чувство вины - мотивы защиты от инстинктивных влечений. Тем не менее тревога манифестируется при тревожной истерии, а чувство вины - в случаях простой депрессии. После длительной депривации (фрустрации) каждый человек склонен к апатии, снижению интеллектуальной активности, утрате интересов. Вероятно, даже нормальные индивиды нуждаются в некоей подпитке нарциссизма извне и, если эта подпитка полностью прекращается, они оказываются в положении младенца, обделенного заботой.
Подобные состояния представляют собой модели «простой депрессии». Существуют переходные состояния между такой депрессией и регрессией к галлюцинаторному выполнению желаний, когда обращение во внешний мир замещается бесцельным вегетативным существованием, как это случается при кататонических состояниях. Невротическая депрессия представляет собой отчаянную попытку вынудить объект предоставить жизненно необходимые ресурсы, тогда как при психотической депрессии эти ресурсы окончательно утрачиваются, и регуляторные усилия адресованы исключительно суперэго. Данное различие, однако, не абсолютно. При невротической депрессии чувство вины и страх оказаться покинутым суперэго тоже играют важную роль, любовь со стороны внешних объектов тогда необходима, чтобы противодействовать обвинениям суперэго. При психотической депрессии, Когда борьба разворачивается на нарциссическом уровне, все еще сохраняется амбивалентное отношение к внешним объектам. Прегенитальность депрессивных пациентов прежде всего выражается в их анальной ориентации.
Абрахам показал, что в периоды, свободные от приступов, личностные особенности маниакально - депрессивных пациентов в значительной степени схожи с чертами компульсивных невротиков. Компульсивный невроз и депрессия нередко сочетаются. Важную роль в клинической картине депрессии обычно играют деньги (страх потери денег и обнищания). За этой анальной ориентацией всегда видны элементы оральной фиксации. Отказ от пищи не только обычный симптом меланхолической депрессии, но и сопутствует любой депрессии. Иногда этот симптом чередуется с булимией. При невротической депрессии, обострению которой может сопутствовать булимия, В фазе хорошего самочувствия - пациенты ограничивали себя в пище. При меланхолическом бреде наглядны каннибальские фантазии, в случаях менее выраженной депрессии они обнаруживаются в сновидениях или в качестве бессознательного значения симптомов. Депрессивные пациенты нередко возвращаются к эротической оральной активности детства, например, сосут палец. В дополнение, у них проявляются различные черты орального характера. Бессознательные идеи, а зачастую и сознательные мысли депрессивных пациентов исполнены фантазиями о съедении людей и частей их тела. Для тех, кто не имеет опыта в психоаналитическом лечении депрессии, нельзя излишне подчеркивать, насколько буквально понимание этой оральной инкорпорации как пожирания.
Можно вспомнить о пациентке, которая не могла употреблять в пишу рыбные блюда, потому что рыба имеет «душу». Рыба символизировала отца пациентки, умершего, когда она была в возрасте годовалом. У пациентки имелись желудочно - кишечные симптомы, она жаловалась на боли в «диафрагме». Эти симптомы предотвращали эдипово желание, принявшее форму желания съесть умершего отца. Оказалось, что в используемом ею диалекте немецкого языка слово «диафрагма», Zwerchfell, произносится как Zwergfell (Zwerg означает карлик), она воображала, что гул в ее животе производит прыгающий карлик. Zwerchfell был съеденным отцом или, точнее пенисом отца. Дети довольно часто показывают, что эмоционально верят в возможность съедения кого - то или кем - то, даже после отвержения этой идеи на интеллектуальном уровне. «Рецептивная оральность» как свойство характера сопряжена с рецептивным кожным эротизмом, т. е. желанием успокоения от тепла. Тревожная пациентка не ложилась спать, потому что не могла достичь необходимой релаксации и бессознательно рассматривала свой отказ от сна как способ заставить судьбу удовлетворить ее потребности. Относительного отдыха и расслабления она достигала двумя действиями: а) употребляла алкоголь; б) садилась на радиатор чтобы насладиться теплом.
При анальности депрессивных пациентов и анальности компульсивных невротиков цели инкорпорации заметно различаются. В первом случае отсутствует попытка задержать объект, цель скорее в инкорпорации, если даже объект должен подвергнуться разрушению. Абрахам продемонстрировал, что этот тип анальности соответствует началу анально - садистской стадии. Регрессия на ранний анальный уровень представляет, по-видимому, решающий сдвиг. Частично утрачивая объекты, присутствующие на анальной стадии, пациент освобождается от всех ограничений, и его либидо продолжает регрессию к оральности и нарциссизму.
Печаль, скорбь и депрессия Фрейд сравнил депрессию с родственным нормальным состоянием - печалью. Если ребенок утрачивает объект, поток либидо, больше не связанный с объектом, затопляет его психику и может вызвать панику. В состоянии печали взрослый научается контролировать этот поток, сдерживая необходимое высвобождение либидо. Привязанность к утраченному объекту репрезентируется сотнями воспоминаний. Стирание каждого воспоминания происходит отдельно, на что требуется время. Фрейд назвал этот процесс «работой скорби». Такая работа трудна и неприятна, многие стараются ее отсрочить, предаваясь иллюзии, что умерший все еще жив.
Затухание эмоциональной жизни в состоянии печали, вероятно, объясняется идентификацией с умершим человеком. Иллюзия, что умерший человек жив, и идентификация с ним - взаимосвязанные явления. Каждый скорбящий склонен упрощать свою задачу, создавая после утраты реального объекта замещающий объект внутри себя. Для этого используется тот же механизм, что у всех разочарованных людей, в том числе страдающих депрессией, а именно регрессия от любви к инкорпорации, от объектного отношения к идентификации. Нередко случается, что скорбящий в каком-то аспекте уподобляется утраченному объекту: его волосы седеют, меняется речь и жесты, возникают боли в сердце, если умерший страдал сердечным заболеванием. Фрейд указывал, что уподобление происходит не только при утрате вследствие смерти, но и в случаях чисто ментальной утраты. Он ссылается на женщин, перенявших черты своих бывших любовников.
Булимия (Реминисценция о тотемных празднествах дикарей, учрежденная в форме поминок), которая бессознательно означает съедение умершего, как и отказ от пищи, бессознательно отвергающий эту идею, умещаются в границы нормальной печали. Все это служит доказательством идентификации с умершим, субъективно воспринимаемой как оральная инкорпорация, происходящая на том же уровне, что и при психотической депрессии, но с меньшей интенсивностью. Изучение фольклора о смерти и похоронных обычаях убеждает в универсальности интроекции как реакции на объекта утрату. Черное траурное одеяние представляет собой пережиток обычаев древности, когда смерть близких обязывала к смирению и посыпанию головы пеплом, символизирующих идентификацию с умершим.
Приведенный материал подкрепляет предположение Фрейда: «Весьма возможно, что идентификация - всеобщее условие, при котором ид расстается со своими объектами». Многие их тех, кто потерял родителей в раннем детстве, проявляют признаки оральной фиксации и склонны устанавливать наряду с объектными отношениями обширные идентификации, т. е. инкорпорировать свои объекты. По-видимому, нормальному человеку легче освободиться от связей с интроектом, чем с внешним объектом. Учреждение интроекта - это способ облегчить окончательное освобождение. Состояние печали имеет двухактную динамику: интроекция, освобождение от привязанности к интроецированному объекту.
Если скорбящий относился к утраченному объекту крайне амбивалентно, изживание печали осложняется и даже становится патологичным. В этом случае интроекция приобретает садистское значение, инкорпорация представляет тогда не только стремление сохранить любовный объект, но также попытку разрушить ненавистный объект. Когда враждебность такого рода выступает на передний план, интроекция вызывает новое чувство вины. В случаях смерти, по - видимому, амбивалентность всегда мобилизуется. Человек, который желал кому-то гибели, может воспринять смерть этой особы как исполнение желания. Смерть порой радует, поскольку постигла другого, а не испытавшего облегчение субъекта. Лица с нарциссической ориентацией бессознательно склонны упрекать умерших друзей за свою болезненную печаль. Эта реакция порождает чувство вины и угрызения совести. На самом деле даже в обычных похоронных ритуалах нет недостатка в угрызениях совести. Попрошайки и недобросовестные фирмы умело улавливают состояние раскаяния и знают, как извлечь из него выгоду.
Идентификация с умершим человеком имеет также значение наказания: «Ты хотел, чтобы умер другой, поэтому сам должен умереть. В данном случае скорбящий боится, что, коль он вызвал смерть благодаря «всемогуществу» своего желания, мертвец будет стремиться к отмщению, может воскреснуть и убить его. В свою очередь, этот страх усиливает амбивалентность. Отсюда стремление и умиротворить умершего, и заново более эффективно его убить. Благочестивые ритуалы - караул у гроба, бросание земли в могилу, установление на могиле монумента (могильного камня) - восходят к архаическим мерам, предотвращающим возвращение умершего. Вообще печаль представляет собой «приручение» примитивного бурного аффекта, разрядке которого сопутствуют страх и самодеструкция, что можно наблюдать у дикарей.
Эмоциональные вспышки тем сильнее, чем более амбивалентным было отношение к утраченному объекту. Наша печаль, длящаяся некоторое время, защищает, следовательно, от разрушительной силы примитивного аффекта. В заключение констатируем, что печаль характеризуется амбивалентной интроекцией утраченного объекта, таким же эмоциональным отношением к интроекту, которое проявлялось к объекту, и участием во всем процессе чувства вины. Сходные механизмы действуют при разных видах печали.
В состоянии печали снижается самоуважение. Слегка опечаленный индивид нуждается в утешении, жалости «ресурсах». Глубоко опечаленный индивид отворачивается от объектов и становится нарциссичным, инкорпорируя не удовлетворивший объек. После интроекции борьба за восстановление самоуважения продолжается на интропсихическом уровне. При определенных условиях нарциссическая потребность опечаленной особы и конфликты вокруг интроекции интенсивнее, чем обычно. Это происходит, если: а) любовь к утраченному объекту была незрелой и он использовался просто как поставщик нарциссических ресурсов; б) отношение к объекту отличалось амбивалентностью; в) индивид орально фиксирован и бессознательно сексуализирует «питание».
Предрасположенные к депрессии люди обладают, как указывалось, всеми тремя характеристиками: повышенной нарциссической потребностью, выраженной амбивалентностью, акцентированной оральностью. Если такой индивид утрачивает объект, то ненавидит его за «уход» и пытается магическими средствами принудить к восполнению утраты. Индивид продолжает эти попытки и после амбивалентной интроекции объекта, стремясь же уменьшить чувство вины, лишь усугубляет его. Собственно депрессию составляет высококатектированная борьба с интроектом. Депрессия является отчаянной попыткой вынудить орально инкорпорированный объект даровать прошение, защиту, любовь и безопасность.
Деструктивные элементы, высвобожденные этим насилием, порождают чувство вины и страх перед возмездием. Депрессивный индивид оказывается в невыгодном положении, так как боится, что предоставление столь необходимых ему ресурсов одновременно означает месть со стороны объекта или интроекта. Амбивалентность входит в картину печали не только в случаях депрессии. Она проявляется и в навязчивых самообвинениях при смерти близкого человека. Для депрессии патогномонична глубина, определенность и полнота регрессии, которая распространяется за пределы анальной стадии вплоть до нарциссизма оральности и.
Механизмы депрессии
Обстоятельства, провоцирующие депрессию, подразумевают либо утрату самоуважения, либо утрату ресурсов, с помощью которых пациент надеялся сохранить или повысить самоуважение. Сюда относятся события, снижающие самоуважение и у нормального индивида: постоянные неудачи, утрата престижа, потеря денег, угрызения совести. Самоуважение снижается при утрате источников его поддержания: разочаровании в любви, смерти любимого человека. Играют роль задачи, которые пациент собирался решить, вынудившие его, по объективным или субъективным причинам, осознать свою «неполноценность» и нарциссические нужды.
Парадоксально, но даже события, в норме повышающие самоуважение, при патологии могут способствовать депрессии. Успех, например, может ассоциироваться с наказанием или возмездием, восприниматься как предпосылка возложения новых обязанностей, требующих дополнительных ресурсов. Пациенты, впадающие в тяжелую депрессию при любовных разочарованиях, всегда те, кому любовный объект приносит не только сексуальное, но и нарциссическое удовлетворение. Вместе с любовью они утрачивают само существование. Они боятся такой утраты и обычно очень ревнивы. Сила ревности у них не соответствует силе любви. Самые большие ревнивцы - это лица, не способные к любви, но в ней нуждающиеся. После любовной утраты они сразу пытаются найти замену утраченному партнеру, например, пьянствуя или ища другого партнера. Этот поиск может усилить ревность на основе механизма проекции. Жажда другого партнера проецируется, и пациент думает, что бывший любовник ищет новый объект.
В феноменологии депрессии на передний план выступает большая или меньшая утрата самоуважения. Если утрата самоуважения обусловлена главным образом утратой внешних ресурсов, то субъективная формула такова: «Я потерял все, теперь мир пуст». Если же в основном утрачиваются блага от суперэго, то формула иная: «Я потерял все, потому что ничего не заслуживаю». Пациенты, чтобы восстановить самоуважение, пытаются влиять на окружающих. Нередко они стараются очаровать объекты характерным для мазохистов способом, демонстрируя свои страдания и обвиняя в них объекты. Объекты принуждаются к любви и в целях ее завоевания даже шантажируются но методам вышеупомянутого прусского короля Фредерика Вильяма. Все это проще наблюдать при невротической депрессии, чем при меланхолии, потому что лесть невротика распространяется тогда в основном на внешние объекты.
Подобное поведение очевидно при простом невротическом чувстве неполноценности и «плохом настроении», которое очень часто принимает форму: «Я не хорош». Латентное чувство вины весьма свойственно невротикам, поскольку они чувствуют, что в них все еще действенны отвернутые «плохие» побуждения. Невротическое чувство неполноценности коренится в неудаче эдипова комплекса. Это чувство означает: «Поскольку моя инфантильная сексуальность потерпела неудачу, я склонен считать, что всегда буду неудачником». Чувство неполноценности тесно связано и с комплексом кастрации: сравнивая себя с другими, пациент бессознательно сравнивает гениталии. Но не только эти комплексы определяют чувство неполноценности. Его подлинный источник - осознание обнищания эго вследствие бессознательных невротических конфликтов.
Во многих случаях невротическая депрессия обусловлена расходом энергии на бессознательные конфликты и ее недостачей на жизненные функции и нормальное наслаждение жизнью. Другая причина невротической неполноценности - латентное чувство вины из - за активности отвергнутых побуждений. Индивиды, склонные впадать в депрессию, пытаются избавиться от чувства вины, влияя на объекты в целях получения любви. Если это влияние приобретает садистский оттенок, то возникает новое чувство вины и образуется порочный круг. Даже пациенты с психотической депрессией склонны обвинять объекты в нелюбви к ним и относиться к внешним объектам садистским образом. Некоторые модусы поведения таких пациентов явно противоречат их сознательному представлению, что они наихудшие создания.
Депрессивный пациент, кажущийся очень покорным, зачастую успешно доминирует над окружающими. Согласно психоанализу, в этом проявляется оральный садизм. В одной из пьес герой меланхолично заявляет: «Если я не смогу надоедать людям своей меланхолией, она перестанет приносить мне радость». Снова отметим размытость границы, разделяющей невротическую депрессию, при которой пациент ведет амбивалентную борьбу с объектами за нарциссические ресурсы, и психотическую депрессию, при которой конфликт интернализован. Конфликт суперэго с эго имеется у всех, кто испытывает нарциссические нужды. И при тяжелой психотической депрессии может сохраниться надежда на внешнюю помощь.
Поскольку депрессия всегда начинается с увеличения нарциссических потребностей, т. е. представления об отсутствии любви со стороны окружающих («никто меня не любит»), напрашивается предположение, что пациент чувствует всеобщую ненависть к себе. Бред такого рода действительно встречается. Однако в ненависти к ним окружающих чаше убеждены пациенты в состоянии, переходном к бреду преследования. Пациенты с классической депрессией склонны чувствовать, что они заслуживают большей ненависти и их порочность недостаточно очевидна для других. Характерная позиция выражается не столько утверждением: «Все ненавидят меня», сколько утверждением: «Я себя ненавижу». Депрессивные пациенты не могут любить себя больше, чем они любят внешние объекты. Они столь же амбивалентны к себе, как и к внешним объектам. Но два компоненты амбивалентности различно стратифицированы. В отношении к объекту (по крайней мере, к любимому объекту) любовные побуждения проявляются относительно открыто, скрывается а ненависть.
В отношении к собственному эго ненависть очевидна, первичная нарциссическая переоценка эго, напротив, остается скрытой. Только психоанализ обнаруживает, что депрессивные пациенты ведут себя очень высокомерно и навязываются объектам. Враждебность к фрустрирующим объектам оборачивается враждебностью к собственному эго. Ненависть к себе проявляется в форме чувства вины, т. е. разлада эго и супер - эго. О существовании психического посредника, известного как суперэго, впервые заговорили при изучении депрессии. Действенность суперэго становится очевидна только при его разногласиях с эго, явным образом в состоянии нечистой совести и в крайней степени при Депрессии. Смещение враждебности с объектов на эго приводит к патологическим конфликтам внутри личности и встречается не только при депрессии.
При ипохондрии и некоторых прегенитальных конверсионных симптомах конфликты индивида с внешними объектами тоже смешаются внутрь личности, где продолжаются в форме конфликтов эго с суперэго или эго с определенными органами. Некоторые компульсивные симптомы возникают вследствие атаки эго на суперэго. Интернализация исходного внешнего конфликта при депрессии осуществляется тем же путем, как при указанных феноменах: посредством интроекции, т. е. фантазии, что амбивалентно любимый объект поглощен и теперь находится внутри тела. Эта интроекция одновременно представляет собой сексуально - оральную фантазию пациента.
Характерные при депрессии, особенно при психотической депрессии, попытки путем интроекции объектов восстановить прежний нарциссический баланс терпят неудачу. Интроекция в силу своей садистской природы воспринимается как угроза или виновность, и борьба, осуществляемая первоначально с внешним объектом, продолжается с интроецированным объектом в «животе» пациента. Тот факт, что в суперэго уже присутствует и вовлекается в борьбу другой интроецированный объект, осложняет картину. Депрессивный пациент, интроецировав объект, не испытывает больше гнев типа: «Я хочу убить его (себя)», а скорее предается чувству: «Я заслуживаю быть убитым». Как правило, суперэго обрушивается на эго с тем же гневом, что эго испытывало в борьбе с объектом. В свою очередь, эго относится к суперэго, как прежде относилось к объекту. В результате борьба субъекта против имтроекта осложняется образом двояким: на переднем плане происходит борьба суперэго против эго + интроект, но эго в своем амбивалентном отношении к суперэго превращает эту борьбу также в борьбу эго против супер - эго + интроект.
Депрессивный невроз
Состояния, главным проявлением которых являются депрессивные эмоциональные переживания принято называть депрессивными неврозами. Существуют несколько форм депрессивного невроза. Большинство из них предполагают те же провоцирующие факторы и характерные личностные черты, что и большинство эмоциональных расстройств, но при депрессивных неврозах оценка реальности сохранна, а симптомы менее выражены, чем при психотических реакциях. Хотя в настоящее время реактивная депрессия в целом отождествляется с невротической депрессией или ситуационной депрессией, изначально термин относился к психотической депрессии, которая, в отличие от эндогенной депрессии, возникает как реакция на провоцирующие факторы.
Депрессивное настроение развивается у лиц, переживающих изменения или угрозу изменений жизни. При этом важным психодинамическим фактором является сознательное или бессознательное восприятие таких перемен, как личная утрата. Обычно утрату легко идентифицировать. Это может быть измена возлюбленного, смерть супруга, развод, потеря работы и т.д. Однако в других ситуациях необходимо установить ее бессознательное символическое значение. Например, продвижение по службе может переживаться скорее как утрата, а не как успех, если более низкий статус использовался индивидом в качестве защиты от внутреннего конфликта, на бессознательном уровне потеря защитной адаптации приводит к появлению чувства вины, связанного с запретным триумфом: продвижение по службе символически означает превосходство над отцом.
Некоторые люди, остро реагируют на изменения. Для адаптации в новых условиях им необходимо ослабить связь с прошлым, пережить утрату обретенного, что типично для процесса печали. Человек может испытывать трудности после утраты, особенно если он был слишком зависим от других, чтобы сохранить самооценку. Лица с подобной зависимостью особенно подвержены ситуационной депрессии. Они сохраняют интенсивные, но противоречивые внутренние (воображаемые) отношения с психическими представителями утраченного объекта. Любовь к объекту приводит к идентификации, направленной на удержание его внутри себя, тогда как чувство ненависти требует его разрушения.
Поскольку человек идентифицируется с утраченным объектом, он переживает эти деструктивные атаки как направленные против себя самого. Если при этом депрессивные симптомы выражены незначительно, это состояние обозначается как депрессивный невроз; однако ситуационная депрессия может перейти в депрессию более серьезную. Циклотимические расстройства сходны с маниакально - депрессивными расстройствами в колебаниях настроения от приподнятости до подавленности, однако сравнительно незначительная выраженность фаз и их длительности не дает оснований для постановки диагноза большого расстройства биполярного аффективного. Чувство неадекватности в периоды депрессии и воодушевление при повышении самооценки предполагают нарциссическую личностную организацию.
Эти колебания являются кратковременными и нестабильными элементами личности. Психоаналитические исследования лиц с циклотимическими расстройствами позволили выявить чередовавшиеся в детском возрасте переживания отвержения родителями и исполнения их нарциссических притязаний. Взрослый человек относится к реальным или воображаемым стимулам сообразно своей детской модели. Так, для детей, о которых заботились несколько человек, существует опасность циклотимических расстройств. Разочарование одной матерью приводит к поиску другой, приносящей удовлетворение; этот паттерн повторяется каждый раз, когда материнская фигура «плоха» или приносит разочарования.
Если аффект ограничен депрессивным настроением, сопровождается потерей интереса и удовольствия от деятельности на протяжении нескольких лет, то иногда используется термин дистимическое расстройство. Однако при этом тяжесть расстройств и психодинамические факторы не отличаются от таковых при депрессивном неврозе, с которым оно отождествляется. Депрессивный характер означает хроническую подверженность депрессивному настроению; человеку либо недостает способности испытывать удовольствие, либо это переживание кратковременно и сопровождается тревогой. Депрессия при этом не является выраженной, не отличается остротой и не переживается как симптом; индивид воспринимает ее просто как часть своей личности. Такие люди склонны к пессимизму - на обращение «доброе утро» они, скорее всего, ответят типичным вопросом: «Да что в нем, собственно, доброго? ». Для них характерна также пассивно - рецептивная жизненная позиция, они постоянно жалуются на несправедливость и неосуществимость своих притязаний.
Психоаналитические исследования показали, что реальная или воображаемая враждебность родителей вызывает у ребенка чувство, что раз его наказывают, значит, он того заслуживает. Зрелая жизнь такого человека отражает раннюю психодинамику: он склонен к самоосуждению и жертвованию собственным удовольствием, чтобы обрести расположение других.
Лечение депрессии
Наиболее важным условием лечения депрессии и депрессивно организованной личности является атмосфера принятия, уважения и терпеливых усилий в понимании. Большинство работ по психотерапии и психоанализу подчеркивают особый стиль отношений, специально адаптированный к лечению депрессивных пациентов. Мы хотим подчеркнуть, насколько важной является, именно терапевтическая позиция при лечении депрессивных пациентов. Поскольку эти пациенты имеют "радар" для тончайшей проверки своих опасений критики и отвержения, психотерапевт должен специально стремиться быть не осуждающим и эмоционально постоянным. Анализирование предположений пациента о неизбежном отвержении и понимание его стремления быть "хорошим" в целях предотвращения отвержения составляет большую часть работы с депрессивной личностью.
Для хорошо психически функционирующих пациентов знаменитая психоаналитическая кушетка особенно полезна, так как быстро помещает такие темы в фокус психотерапии и форсирует лечение депрессии. По очевидным причинам, с более нарушенными пациентами эффективная психотерапия требует противоположных условий. Их предположения о собственной недостойной любви и ужасах отвержения настолько основательны и достоверны, что, не обладая свободой тщательно следить за лицом психотерапевта и без подтверждения недействительности своих наихудших страхов, они будут слишком тревожны, чтобы говорить свободно.
Психотерапевт должен уделить достаточно времени тому, чтобы продемонстрировать принятие, прежде чем даже сознательные ожидания отвержения у депрессивных пациентов смогут стать открытыми тщательной проверке и постепенному исправлению. Очень важным в лечении депрессии является необходимость исследования и интерпретирования реакции пациентов на разделение и расставание - даже на разделение от психотерапевта, связанную с коротким молчанием во время сеанса психотерапии. Длительное молчание вызывает у пациента страх собственной малоценности, безнадежности, растерянности. Депрессивные люди глубоко чувствительны к тому, что их оставляют, и несчастливы в одиночестве.
Еще важнее, что они переживают потерю - обычно неосознанно, но близкие к психотическому уровню делают это иногда сознательно - как доказательство их плохих индивидуальных свойств. "Должно быть, вы покидаете меня, потому что испытываете отвращение ко мне". Или: "Вы оставляете меня, чтобы избежать моего ненасытного голода". Или: "Вы проводите время со мной, чтобы наказать меня за мою греховность". Все это варианты депрессивной темы базисной несправедливости. Психотерапевту очень важно с пониманием относиться к тому, насколько беспокоящим для депрессивных пациентов являются обычные потери, но не менее важно и то, психотерапевт интерпретирует их, разъясняя пациенту их символическое значение. В лечении депрессии велико значение раскрытия внутренних фантазий пациента относительно себя самого, а не только оплакивания настоящих и прошлых сепараций со значимыми людьми.
Основополагающее безоценочное принятие может служить необходимым условием лечения депрессии, Но, тем не менее, оно является недостаточным. Эта мысль также поднимает важные вопросы краткосрочной индивидуальной психотерапии с депрессивными пациентами. Лечение, которое ограничено определенным количеством сеансов, нередко обеспечивает желанный комфорт во время болезненных эпизодов клинической депрессии. Однако ограниченный по времени опыт, в конце концов, может быть пережит депрессивным индивидом как взаимоотношения, которые травматически прервались, тем самым, подтверждая убежденность пациента, что он недостаточно хорош, чтобы вдохновить психоаналитика на привязанность. Кроме того, принудительное краткосрочное лечение депрессии может быть рассмотрено как подтверждение предположения пациента о собственной патологической зависимости, поскольку психотерапевты часто представляют краткосрочную психотерапию как метод выбора.
Депрессивное заключение, что краткосрочное лечение "очевидно, работает с другими пациентами, но оно не для такой бездонной ямы, как я", подрывает самооценку, даже если при краткосрочном лечении удается улучшить состояние пациента. При работе с депрессивными клиентами в тех случаях, если требуется резкое окончание лечения, особенно важно заранее предупредить подобную ожидаемую интерпретацию пациентом значения потери. Депрессивным людям необходима беспрерывная забота. Они, например, действительно нуждаются в осознании того факта, что психотерапевт вернется после расставания (отпуска). Им необходимо знать, что их эмоциональный голод не приводит к отчуждению психотерапевта и что их гнев в связи с тем, что психотерапевт оставляет их, не разрушает взаимоотношений. Освоить эти уроки без предшествующего переживания потери невозможно.
Если контакт депрессивных пациентов с гневом и другими негативными чувствами поощряется, они нередко объясняют, почему не могут рискнуть и заметить собственную враждебность по отношению к психотерапевту: "Как я могу разгневаться на того, кто так сильно мне необходим?". Очень важно, чтобы психотерапевт не поддерживал подобных рассуждений в ходе курса лечения депрессии. Вместо этого следует обратить внимание на то, что данный вопрос содержит скрытое предположение, что гнев приводит к расставанию с людьми. Для депрессивных индивидов часто становится открытием, что свобода при допуске негативных чувств увеличивает интимность, в то время как состояние фальши и отсутствие контакта с данными чувствами приводит к изоляции. Гнев противоречит нормальной зависимости только в том случае, если человек, от которого переживается зависимость, реагирует на это патологически - обстоятельство, которое определяет детский опыт многих депрессивных пациентов. Однако это обстоятельство не является верным для отношений с более зрелыми людьми.
Психотерапевты часто обнаруживают, что их усилия, направленные на смягчение ощущения собственной "плохости" у депрессивных пациентов или игнорируются, или воспринимаются парадоксально. Поддерживающие комментарии по поводу погруженности клиентов в состояние нелюбви к самим себе приводят к усилению депрессии. Механизм, посредством которого пациент трансформирует позитивную обратную связь в атаки против себя, действует примерно следующим образом:. "Всякий, кто действительно знает меня, не может сказать мне таких позитивных вещей Должно быть, я одурачил психотерапевта, и теперь он думает, что я хороший человек. А я плохой, потому что обманул такого приятного человека. К тому же, любой поддержке с его стороны нельзя доверять, потому что этого терапевта легко ввести в заблуждение ". Если похвала приводит к таким неожиданным результатам, то что же может быть сделано для улучшения самооценки депрессивной личности? Например, человек упрекает себя в зависти к успеху друга, а психотерапевт отвечает, что зависть является нормальной эмоцией, и, поскольку пациент не реализовал ее в поведении, он может скорее поздравить себя, чем осуждать. В этом случае пациент может отреагировать молчаливым скептицизмом. Однако, если психотерапевт скажет: "Итак, что же в этом такого ужасного?", Или спросит его, не пытается ли пациент стать чище Бога, или соответствующим тоном произнесет: "Вы соединились с человеческим родом", тогда пациент, возможно, сможет принять данное сообщение. Если интерпретации психотерапевта выражаются критическим тоном, они легче переносятся депрессивными личностями ("Если она критикует меня, значит, должна быть какая - то правда в том, что она говорит, поскольку я знаю, что я на самом деле в чем - то плох") .
Другой аспект лечения депрессии заключается в готовности психотерапевта понимать определенные поступки своих пациентов как достижения в процессе развития, тогда как для других пациентов такое же поведение является сопротивлением. Например, многие пациенты выражают негативные реакции на лечение тем, что отменяют сеансы или забывают заплатить. Депрессивные люди так стараются быть хорошими, что обычно примерно ведут себя в роли пациента. Настолько примерно, что уступчивое поведение может быть законно рассмотрено как часть их патологии. Можно сделать небольшие пробоины в депрессивной ментальности, интерпретируя отмену пациентом сессии или задержку оплаты как его победу над страхом, что психотерапевт отплатит за малейшие проявления оппозиции. С чрезмерно сотрудничающими пациентами психотерапевт может чувствовать искушение просто расслабиться и оценить собственную удачу. Однако если депрессивный человек никогда не вел себя в сопернической и эгоистической манере, психотерапевту следует рассмотреть данный паттерн как заслуживающий исследования.
В целом, психотерапевты депрессивных пациентов должны позволять и даже приветствовать рассеивание клиентами их ореола. Приятно быть идеализируемым, но это проис
